Национальный вопрос в Российской империи и СССР

Похвальное желание показать русскую историю как гармоничную и прекрасную хронику преемственности побед сыграло дурную шутку с патриотической мыслью. Акцентирование на наследовании СССР по отношению к Российской Империи, часто приводит к неспособности различать их даже там, где эти системы расходятся кардинально. Империи беззастенчиво приписываются все черты СССР (особенно сталинского), а СССР оказывается наследником всех мыслимых традиций Империи.

В частности, стало обычным утверждать, что в Империи-де создавалось нечто вроде «советского народа» — «общеимперская полиэтничная гражданская нация» или как, любили говорить «старые» патриоты 1980-х годов — «русские испокон веков жили бок о бок с другими народами, взаимообогащая культуры…». В качестве доказательства приводится относительно пёстрый национальный состав населения и элиты, как минимум, начиная с позднего Средневековья.

Как следствие, одни утверждают, что Государство Российское едва ли не со времён Ивана Калиты, носит анти-русский характер, другие же углядывают в любом «мероприятии» Советской власти безусловное выражение национального духа. Меж тем, мало что так различно, как национальная политика в СССР и Российской Империи. Расширяя свои границы, Империя включала в свой состав всё новые территории, населённые весьма непохожими народами. По устоявшейся точке зрения, все эти этносы «включались в Русский мир», «попадали в орбиту русской культуры» и т.д. На деле никакого обязательного механического «включения» и «попадания» не происходило.

Скорее можно говорить о том, что предоставлялся шанс на подобное сближение, и то не всегда. А так, в жизни «обычного человека» из инородцев происходило мало существенных перемен. Его никто не заставлял одеваться в русскую одежду, говорить на русском языке, жить в русских избах и т.д. Напротив, зачастую новые власти были заинтересованы в консервации традиционных «свычаев и обычаев» к вящему удовольствию местной знати. Не только культурное, но даже правовое пространство «окраин» часто оставалось нетронутым. Семейное, имущественное и во многом уголовное право оставалось таким же, как до прихода русских. Естественно, что и распространялось действие этого племенного права только на самих членов племени.

Никто не выращивал из местной верхушки специальные национальные кадры чиновничества или офицерства. Речи не могло о том, чтобы власть и законы какой-либо этнической группы распространялись на ту или иную территорию таким образом, что бы под их действие попадал кто-либо из русских. (Разительный контраст с ситуацией в нынешних автономиях, не так ли?)

Тут надо вспомнить даже не столько то, что для государства национальности как бы официально не существовало, в документах указывалось вероисповедание. Важнее другое.Для традиционного общества быть, скажем, эвенком (грузином, русским, киргизом и т.д.) — это не совсем вопрос о «паспортной национальности» родителей. Это ещё и жить среди эвенков и как эвенк: говорить на этом языке, добывать себе пропитание именно так как это делают твои соплеменники, верить в то, во что верят они, носить ту же одежду, подчиняться тем же властителям. Тот, кто не следовал этому, не был членом племени ни в глазах других, ни в своих собственных.

Такую национальную идентичность практически не возможно сохранять за границами традиционного расселения. Это своего рода резервация, первый, но не последний рубеж сохранения национального характера Русского государства. Раз так, то человек по тем или иным причинам порвавший эти связи со своим племенем-общиной, уже, в сущности, не принадлежал к нему. Он становился выходцем, одиночкой, ищущим признания в новой среде в качестве своего — «русским грузином» (русским киргиз-кайсаком, русским бурятом и т.д.), которого так часто приводят в пример патриоты, рисуя образ «хорошего инородца». «Выход за околицу», получение образования, а часто и просто пересечение городской черты означали, в значительной степени, принятие русских правил игры, и, что очень важно, такое положение вещей воспринималось как естественное, а не привнесённое произволом властей.

Кстати, концепция «выходца» — это ответ на любимый интернационалистами всех оттенков аргумент против национального государства: «А как же Гергиев (Губайдуллина, Бокерия, Исинбаева, Баграмян и т.д.)? Что же этим талантливым людям не должно быть никакого ходу из-за того, что они не русские?» Дело даже не в том, что мы как-нибудь справились бы (хотя труд этих людей достоин уважения). В национальном государстве им просто не приходило в голову считать свою национальную принадлежность «актуальной» – «кабардинцы в ауле остались, а здесь надо быть русским».

Впрочем, лёгкая ностальгия по «милой родине» скорее поощрялась, ибо полное равнодушие к памяти предков и «отеческим гробам» прочитывалось как нравственное уродство, каковым оно, собственно, и является.

Отступая от темы: в рамках такого «многомерного» понимания национальности совершенно нелепой выглядит трактовка национальной принадлежности, принятая в СССР. «Кровь» не равнялась «нации». Фраза «я на три четверти русский, а на одну четверть удмурт» — в такой «парадигме» выглядит бредом. В той системе представлений нерусским этого человека делает таракан в голове, который говорит ему, что можно якобы быть удмуртом, ни дня и ни часа не живя в Удмуртии, среди удмуртов и как удмурт и что якобы можно быть свободным от принадлежности к русской нации и от обязательств перед ней даже в том случае, если ты родился и вырос в России и среди русских.

Вторым рубежом был в некотором роде «эксклюзивный» характер социально-политической системы русских. Русское общество было централизованным сословным, а наименее комплиментарные инородческие общества, часто (и даже – как правило) родоплеменными, клановыми. Переход из одного общества в другой означал нечто не меньшее, чем переход из одной физической среды в другую. А именно — пытаться играть в этом «ином мире» по правилам.

Клановое общество с его номинальным, но внятно институализированным родством высших и низших, конечно, в ряде своих проявлений, выглядит довольно симпатичным, что влияет на позиции некоторых русских националистов (всевозможные призывы «стать чеченцами»). Но против работающей регулярной сословной системы кланы всегда были бессильны — «моя машина железно устроена, перемелет и выплюнет кости». Достаточно вспомнить пример противостояния сословной Англии и клановой Шотландии. Впрочем, это тема очень отдельного разговора.

В доступных мне источниках окончательное разрушение родовых структур на Руси относят к XV-XVI векам (едва ли не раньше всех в Европе, где реликты этой системы задержались на столетия и нашли своё воплощение в некоторых демократических институтах). То, что именно в этот период Россия впервые лязгнула на пол-Европы своими тяжелыми доспехами никак не совпадение: система обрела необходимые ресурсы для начала создания одной из величайших Империй в истории.Принято считать, что русским имперским ноу-хау было включение этнических элит в русское дворянство. На деле полнота этого включения зависела от готовности отказаться от прежней роли этнической верхушки, предпочесть сословие этносу. Приведу пример последнего Хана Нахичеванского. Этот в высшей степени достойный офицер избрал стратегию существования в русском обществе, исключающую «пролонгацию» своей национальной идентичности в будущих поколениях: он был женат на протестантке, а дети его крещены в Православии. В его потомках осталось бы совсем немного «нахичеванского», разве что чуть кокетливая гордость экзотичностью «корня».

Местный князёк, безусловно, имел все возможности, скажем, дать своему сыну хорошее образование. Но к «коренизации» местного чиновничества или полицейского офицерства это не приводило. У новоявленного, например, выпускника кадетского корпуса из инородческой знати было куда больше шансов оказаться в гарнизоне Гельсингфорса или Петропавловска-Камчатского, чем вернуться, облечённым властью, в «родные палестины».Недружественные русским народы, для которых «технология» существования в сословном обществе не была чем-то затруднительным, попадали с условия прямых административных ограничений (например, черта оседлости для евреев, негласные ограничения для поляков).

Отдельная тема – города. Значительная часть народов Российской империи не имела вовсе своей городской культуры. Стоящие на населенных этими племенами землях города были русскими форпостами, форпостами как в прямом, военном смысле, так и форпостами культуры, религии, образовании и т.д. Город, будучи разительно отличен во всём, от привычного образа жизни властно требовал отказа от своей идентичности и принимал только тех, кто на такой отказ был способен.Не было практически никакой «этнической компоненты» в системе образования. Университет и Гимназия были русскими, если угодно, российскими, но не как институциями, призванными кодифицировать (а часто просто – создавать с нуля), развивать и распространять какую-либо другую культуру кроме русской. Понятно, что там, где система образования существовала до прихода русских, это правило имело некоторые исключения.Излишне говорить, что никто специально не выращивал «национальные кадры» с тем, чтобы передать в их руки власть над номинально «нерусскими» территориями Империи. Государство не создавало этнократий, включённых в общий административный механизм.

Вообще стремление инородцем сделать карьеру или получить образование находило поддержку сверху только при соблюдении некоторых условий. Где-то в печати мне попался рассказ об одном весьма одарённом то ли бурятском, то ли тувинском юноше. Во второй половине XIX века он оканчивает гимназию, и попадает в поле зрения военных востоковедов (в те времена востоковедение во всём Старом Свете было во многом мундирным). Те находят его крайне перспективным, он продолжает обучение и получает офицерский чин. Для начала полноценной карьеры он, буддист, должен принять Православие. Отказ – и его блестящий взлёт прерван: благоразумие системы не позволило дать «зелёный цвет» человеку с низкой лояльностью. Можно оспаривать справедливость конкретно этой меры, но нельзя отрицать, что социальное возвышение должно быть увязано с уровнем лояльности к государству.

Есть фраза одного немца (боюсь ошибиться, но, кажется Томаса Манна): «Для итальянца другой – это чужак, для француза – варвар, для немца – противник, для англичанина – конкурент, для русского же – еретик». Это не плохо описывает особенность встречи русских с иноплеменными, они (в отсутствии очередного нашествия) приходят часто в виде интеллектуального феномена, какой-нибудь «богомерзкой книжки», да ещё и со «срамными картинками». А так, их как бы и не существует. У русских в целом не было народа-соседа, народа-конкурента, с которым приходилось бы соизмерять себя в ходе каждодневного сосуществования, «быть начеку». Простите за пафос, но можно сказать, что единственным «соседом», чей взгляд всегда чувствовали русские, был Господь, «испокон веков граничит с Богом моя Светлая Русь». Бог Правды. Оговорюсь для неправославных читателей: я разбираю сейчас не мистическую, а этнопсихологическую реальность.

Потому, кстати, и тяжко принимается многими русскими людьми со сколько-нибудь традиционным сознанием национализм, условно говоря, «крыловского» толка... чужое должно быть присвоено или уничтожено, на худой конец охаяно и осмеяно, просто потому, что оно не своё. Ведь о чём, в двух словах, говорит нам такой национализм: «Другие смотрят и слушают, Другие уже здесь, все, что вы скажите, сделаете и т.д., может быть использовано против вас. Бога, может быть, и нет или Он вовсе не таков как вам рассказали, да и что проку верить в Бога Истины и Вечности, а не в Покровителя русских? А вот Другие, они – точно есть, и они – здесь, и они – против вас». И что же, спрашивает русский человек такого русского националиста, всегда врать, ни слова не сказать «как на духу», «как есть»? Никогда — отвечает такой националист, ну, разве избранные на тайном синедрионе Русских Мудрецов смогут себе это позволить, но уж без протокола, дабы не повторять чужих ошибок. Утрирую, конечно, но это примерно так. Но ладно. Из наших дней вернёмся в Российскую империю. В определённом смысле можно сказать без особой натяжки, что никакие «другие народы» в России не жили.

Конечно, они жили в различных частях Империи, это верно. В Туркестанской губернии жили одни инородцы, а Петербургской – другие. Русские из этих частей, в той или иной степени соприкасались с этими этносами, имели представление об их образе жизни, менталитете, культуре, поведенческих особенностях, но за границы, как сказали бы сейчас, «регионов» информация такого рода не распространялась, на неё просто «не было запроса». А не было его потому, что не было в той системе внутри самой России этноса, способного быть «вызовом» всей русской нации в целом (даже евреи подошли к этой роли лишь к началу ХХ века).

Сами же русские, буде они действительно оказывались с ситуации жизни «бок о бок со многими народностями», обращались в жестоковыйных, воинственных, энергичных и сплочённых казаков, т.е., активизировали в себе те самые качества, которые были затушеваны и даже излишни в моноэтнической Коренной России. Причём, что крайне важно: казачество было сословием, т.к. в сословном обществе механизмы солидарности действуют только внутри социальных групп. Упрекая нынешних русских в слабости родовых связей и отсутствии этнофаворитизма, нужно помнить – сама ситуация появления в русских городах и весях инородческих диаспор слишком нова для нашей нации. И тем более глупостью звучит призыв «учиться у чеченцев». Учиться нужно у казаков, благо казак дремлет в каждом из нас.

Образ очень немногих народов Российской империи присутствовал в сознании всей нации сколько-либо внятно. Это, прежде всего, «немцы», татары («трактуемые» достаточно широко), отчасти поляки, пожалуй, французы (память 1812 года и след многочисленных околобарских «мусью») и только с середины XIX века появляются «горцы». Повторюсь — русские в целом никогда не воспринимали себя как живущих бок о бок с какими-либо «другими», не было этого ощущения присутствия «чужого взгляда», этого особенного вызова бросаемого инаковостью, причём, инаковостью покорённого чужака (в отличии, скажем, от австрийцев, воспринимавших этот вызов со стороны итальянцев, чехов, венгров и прочих именно всей нацией). И уж тем паче не может идти речи о восприятии своей страны как производной от некого «союза племён». Кстати, поэтому не получилось из русских и надменных господ, «практики маловато».Зато была чрезвычайная устойчивая привязанность к своему образу жизни, мало подверженная влиянию соседей. Собственный уклад воспринимался как «единственная норма», во всяком случае, на своей земле.Такой порядок вещей обеспечивал Российскому государству национальный характер, хоть и несколько официозно-державно униформированный. Правда, именно этой униформированностью Империю часто упрекают.

Не собираюсь заниматься апологией петровской «ломки через колено», но, господа, империя есть империя. Предположим, что Петровская модернизация прошла бы без тяжких эксцессов «европеизации», но, уверяю вас, к веку, скажем, XIX-му фольклористой этничности в России было бы не больше чем в царстве «последнего рыцаря Европы», Николая Первого. Ибо империя есть дело чиновников и офицеров. Любишь существовать в ряду первейших, на самой авансцене истории – люби и упругую энергетику коридоров столичных департаментов («сорок тысяч одних курьеров»), и сонный дух провинциальных канцелярий. От того, что эти почтенные учреждения могли бы называться приказами и земскими избами, мало что изменилось бы. Не выжила бы тёплая, построенная во многом на плохо формализуемых связях, родовая общность в русских масштабах. Давала ли эта система сбои? Да.

Один и очень крупный из них (хотя и не однозначный по своим последствиям) назывался «немецкое засилье». По видимому, уже к XVI веку Немецкая слобода породила полноценную «этническую мафию», которая не только воспользовалась плодами Петровской реформы, но и во многом сама её подготовила.

Это были немного условные, конечно, «немцы», довольно пёстрые по национальному составу, но выходцы из немецких государств, не нашедшие применения в своих отечествах, составляли среди них большинство. Замечу, что государств этих были десятки и даже, в некоторые периоды, сотни [!]. Кстати, привет крокодилистам-широпаевцам, грезящим о десятках «вольных Русей».Неплохое описание функционирования таких мафиозных связей находим, как, быть может, кому-то покажется странным, у Достоевского:

"Андрей Антонович фон-Лембке принадлежал к тому фаворизованному (природой) племени, которого в России числится по календарю несколько сот тысяч и которое, может, и само не знает, что составляет в ней всею своею массой один строго организованный союз. И уж, разумеется, союз не предумышленный и не выдуманный, а существующий в целом племени сам по себе, без слов и без договору, как нечто нравственно-обязательное, и состоящий во взаимной поддержке всех членов этого племени одного другим всегда, везде и при каких бы то ни было обстоятельствах. Андрей Антонович имел честь воспитываться в одном из тех высших русских учебных заведений, которые наполняются юношеством из более одаренных связями или богатством семейств.Воспитанники этого заведения, почти тотчас же по окончании курса, назначались к занятию довольно значительных должностей по одному отделу государственной службы. Андрей Антонович имел одного дядю инженер-подполковника, а другого булочника; но в высшую школу протерся и встретил в ней довольно подобных соплеменников. Был он товарищ веселый; учился довольно тупо, но его все полюбили. И когда, уже в высших классах, многие из юношей, преимущественно русских, научились толковать о весьма высоких современных вопросах, и с таким видом, что вот только дождаться выпуска, и они порешат все дела, — Андрей Антонович все еще продолжал заниматься самыми невинными школьничествами...»[Ф. М. Достоевский «Бесы»]

Простите за обширность цитаты, «здесь всё хорошо»…Так или иначе, а бестолковый немецкий племянничек, препятствующий карьерному росту одарённого русского, станет почти на два столетия знаковой фигурой русской жизни. Но у этой медали есть и обратная сторона. Не об одном народе, принимавшем участие в строительстве нашей Империи, нельзя сказать: «без них страна была бы другой». Про немцев можно. Вклад некоторых представителей других народов отрицать довольно глупо, но мера, степень, характеристики влияния у немцев на порядок выше. Скажем, генерал Багратион – в высшей степени достойной пример мужества, но заявить, что без грузин русское военное дело выглядело бы совершенно иначе, было бы сильным преувеличением. Про «немцев» это сказать можно – без «лефортов» облик русской армии был бы существенно другой. То же самое можно сказать о многих других областях государственного строительства: административной культуре, науке и т.д. Лучше или хуже – это ещё вопрос, но то, что без «немцев» Империя была бы другой, особых сомнений не вызывает. Характерно, что в великой русской литературе присутствие «немцев» куда менее значимо. Фета, например, «изъять» можно не обрушив всё «здание» и не изменив заметно его облик.

Другим, и весьма существенным отступлением от этого порядка вещей было существование двух «квазигосударств» – Царства Польского и Великого княжества Финляндского. Рассказ о них за рамками данной статьи, но нужно отметить, что это были территории, где относительно развитая государственность и способные управлять своими странами элиты сложились до прихода русских. Причём, с присоединением к Российской империи эти элиты были подчинены власти, назначаемой из Санкт-Петербурга и далеко не из числа «коренных кадров».

Итак, особенности положения в сфере межнациональных отношений в Российской империи можно свести к нескольким пунктам:

1. Формат национальной идентичности, не предполагавший её сохранения за пределами традиционного расселения, и значительно затруднявший этнофаворитизм.

2. Сохранение культуры, традиционного уклада и, в ряде случаев, обычного права малых народов без передачи им суверенитета над какими-либо территориями в формате государственных образований.

3. Включение выходцев из национальной знати в общероссийскую элиту только при условии растворения в ней.

4. Социальный рост при условии зримой демонстрация лояльности государству.

5. «Эксклюзивная» форма социального устройства русских.

6. «Моноэтническое» самосознание большинства русских.

7. Общеимперская система образования, не предполагавшая специального выращивания национальных кадров.

8. Город, как форпост русского мира.

9. Казачество, как модус существования русских в условиях тесного соседства с другими народами.

10. Ситуация с национальном вопросом (как и со многими другими «вопросами») преимущественно представлялась не результатом произвольной «национальной политики» властей, а следствием естественного порядка вещей. Впрочем, таковой она во многом и была, что являлось и её силой и её слабостью.

Лозунг «права наций на самоопределение» присутствовал на знамени Революции с самых её истоков. При желании можно без особого труда создать концепцию, по которой главным смыслом, скажем, событий 1917 года была не всем привычная со школьной скамьи «смена социально-экономических формаций», а борьба национальных меньшинств против Империи. Быть может, в недалёком будущем появится и запрос на подобного рода теории.

Оговорюсь сразу: я имею представлению об объёмности и многогранности темы и ни сколько не претендую в этой заметке на исчерпывающую полноту изложения. Кратко изложу лишь своё видение национально-государственного строительства в СССР.С первых лет Советской власти был запущен конвейер создания социалистических республик и автономных образований. Справедливости ради, надо признать, что в ряде случаев база для этого имелась задолго до 1917 года.

Во-первых, существовали нации, имевшие в прошлом свои государственные образования (но таковых было не много). Во-вторых, к концу XIX века во многих уголках Империи начинают появляться сепаратистки настроенные группы интеллектуалов, причём, что характерно, почти всегда они были тесно связанны сначала с народническими, а потом и социал-демократическими кругами. Но не редкостью было и создание «социалистических наций» на базе этнических субстратов с крайне слабо выраженным самосознанием и плохо сформированной культурой, с отсутствующим внятным «внутренним запросом» на собственную государственность.

При этом, я бы не стал придавать большое значение дискуссиям по вопросам национально-государственного устройства, шедшим в то время внутри верхушки ВКП(б). И план создания Союза, на котором настаивал Ленин, и «автономизация», предложенная Сталиным и Дзержинским основывались на общей базе. Ни та, ни другая сторона не ставила под сомнение необходимость разделения территории России на своеобразные «зоны ответственности» (если не сказать «зоны оккупации») между новосозданными этнократическими режимами.

Объём полномочий этих этнократий является вопросом второстепенным – джина нельзя «чуть-чуть выпустить из бутылки», он выйдет весь. Если отвлечься от того, что это делалось в моей стране и с моей страной, то масштабы проделанной работы, пожалуй, даже восхищают. Из народов и племён, стоящих на разных уровнях развития, невиданная доселе индустрия «нешенел билдинг» начала в спешном порядке лепить «социалистические нации», обладающие всеми признаками высокоразвитых этносов со своей государственностью. Есть потрясающие примеры, когда в кратчайший срок у дописьменных этносов создавался национальный алфавит, а всего через несколько лет там уже было отделение Союза писателей с десятками членов, свои газеты, преподаватели «родной речи» и т.д. Колоссально, сравнимо только со стройками первых пятилеток.

В ходе т.н. «языкового строительства в СССР», около 50 ранее бесписьменных народов получили письменность. . Достаточно вспомнить работу Комитета Нового алфавита при ВЦИК или создание письменности для множества народов Севера (например, алфавит для эвенкийского языка разработан в 1931 г. на основе латинской графики, а уже в 1936-37 гг. переведен на кириллицу с добавлением специальных символов)

«Фабрика наций» работала безостановочно, трудно найти хотя бы примеры попыток свёртывания её деятельности. Правда, мне могут привести, в качестве контраргумента, тот факт, что «верхушки» новодельных республик «в период репрессий» подвергались серьёзной чистке, а несколько народов было депортировано, но велик ли в этом смысл? История нации меряется не годами или веками, а поколениями. Если уничтожать этническую элиту каждые полгода можно вызвать к жизни массовое переживание богатой и трагической истории за несколько лет. Что, похоже, и получилось в результате: новые поколения «этноэлитариев», пришедшие смену, несли в себе не столько признательность к породившей их власти, сколько скрытую до поры до времени горечь наследников неотомщённых отцов (несмотря на то, что сами же выступали в качестве палачей и их подручных). Сам же принцип существования государств в государстве, с явными привилегиями для «титульных национальностей» оставался незыблем.

Нельзя забывать и о другом: строительство советских наций часто игнорировало культурные и ментальные особенности этносов-«исходников». То, что за сотни лет могло вырасти в нечто весьма самобытное, за несколько лет оформлялось в типовой «братский народ». Похоже на массовый переезд из саклей и юрт в стандартные, хотя и благоустроенные коттеджи.

Хотя уровень самостоятельности сильно зависел от статуса «субъекта» (союзная республика, автономная республика, автономный округ и т.д.), но можно сказать, что набор признаков таких политических новообразований совпадал. Это была развёрнутая этнократия, со своей политико-административной элитой, своей гуманитарной и (по возможности) научной и технической интеллигенцией, со своим полицейским офицерством, педагогическими кадрами, своими СМИ и т.д.

То обстоятельство, что эти этнократии имели разный статус и разный объём полномочий, следует признать скорее фактором дестабилизирующим, с неизбежностью порождающим разрушительные амбиции. Бомба под будущее, не такая страшная, как само существование самих этих элит, но всё же. Но подробное описание советского нациестроительства займёт много томов, а это всего лишь набросок.

Зачем это делалось?

Если оставить в стороне рассуждения о мистической подоплёке уничтожения русского народа, которые могут отпугнуть религиозно индифферентных читателей, стоит остановиться на нескольких пунктах. Каждый из которых в чём-то дополняет, а в чём-то противоречит другому, но вместе образуют картину, которой, на мой скромный взгляд, совсем немного не хватает до целостности. Но если представить, что мотивы, изложенные ниже, могли быть основанием деятельности на разных этажах властных пирамид и в разное время, становится ещё понятнее. Для полной картины, конечно, одной эмпирики и открытых источников недостаточно, но пробую.

1. Сами по себе сто или более, призванных к государственному строительству народов, представляли для «молодой советской власти» власти второстепенный интерес. Они должны были дать исходный материал для создания многочисленной армии партократов-администраторов и «бойцов культурно-пропагандистского фронта», намертво привязанных к своим «учителям», и совершенно чуждых памяти Российской империи, её традиции, её славе, её боли и, главное, чуждых русским. И до известной степени это удалось. Например, в части создания национальных интеллигенций. Мирное соседство на страницах либеральных изданий, сражающихся с «великорусским шовинизмом», авторов с еврейскими и «мусульманскими» фамилиями тому порукой. Кстати, несколько наивными на этом фоне выглядят увещевания некоторых русских публицистов, призывающих евреев одуматься и увидеть в интеллигенции из числа, например, кавказцев «самых что ни на есть зоологических антисемитов». Пока это сотрудничество взаимовыгодно, оно вряд ли будет чем-то омрачено. Уж больно приятен сюрреалистический мир, где «репортёр прогрессивного издания» это звучит гордо, а «офицер» или «учёный» — нет.

При этом для того, что бы понять, почему одни народы занимают по отношению к русским враждебную позицию, а другие нет, нужно проанализировать по какому сценарию шло становление их «новых элит», каковы были их взаимоотношения с прежними «хозяевами жизни» и в какой исторический момент они были созданы. Не берусь утверждать точно, но представляется, что наиболее агрессивны те «верхушки», которые были созданы раньше (на волне тотального революционного отрицания) и в которых произошла мимикрия значительной части прежней знати в «секретари парткомов».

2. В искренности интернационалистских убеждений значительной части советского руководства, по моему скромному, особо сомневаться не приходиться. И это объяснимо: тенденция по поведенческой и психологической унификации пролетариев разных стран была налицо. Почему было не поверить в то, что дальше процесс будет только нарастать? И почему было не счесть, что раз Джон, Ганс, Тодеуш и Иван, одетые в рабочие комбинезоны, со временем приобретают некоторые сходные черты, то же самое должно произойти с Мустафой, Казбеком и Али, если их поставить к станку? Логично, что для достижения подобных перемен, нужно было перелопатить всю социальную структуру периферийных этносов в кратчайшие сроки и по единому образцу, включая и необходимость иметь любой ценой близкий процент пролетариев, инженеров и т.д.

3. В развитие пункта 2. Известно, что наибольшая самобытность (часто трактуемая как «отсталость») свойственна этносам, не обладающим полной независимостью, а существующим на периферии более крупных народов и государств. Следовательно, для борьбы с «отсталостью» необходима хотя бы частичная независимость. Так сказать отмирание нации через её усиление. Очень по-диалектически.

4. Опасность контрреволюции воспринималась Советской властью (по крайней мере, до Победы, изменившей всё) как вполне реальная. Из этого обстоятельства вытекает 2 вывода:

1) Властям необходимо было создать в лице национальных республик противовес казачеству

2) Нужно обезопасить себя от возможности сговора между контрреволюционерами и старыми этническими элитами. Для этого элиты должны были заменены и «переформатированы», благодаря смене образа жизни и образованию, инородческая среда должна стать «прозрачной» для пропаганды, а у инородцев должны появиться веские причины для лояльности новой власти.

5. У любой властной системы, а у идеократии особенно, есть дела, которые она вынуждена совершать, даже если они не имеют практической ценности или прямо вредны. Империя могла терпеть в своём составе даже народы стоящие рабовладельческой стадии развития, колеблясь оставить ли эти этносы в «их природном состоянии» или начать неспешное просвещение. Для СССР существование граждан, непричастных к ценностям и благам социализма, было чем-то неприемлемым, расходящимся с базовым для системы представлением о человеке, признанием её (системы) несостоятельности.

Что в результате?

Кратко пройдёмся по 10 пунктам, описывающим (по моему скромному мнению) ситуацию в сфере национальной политики в Российской империи и посмотрим, чем отличалось положение в этой области в СССР. Картина практически полностью противоположна.

1. Р.И.: Формат национальной идентичности, не предполагавший её сохранения за пределами традиционного расселения, и значительно затруднявший этнофаворитизм.

СССР: Социалистическую национальную идентичность без труда можно было пролонгировать «по жизни». Более того, всевозможные «разнарядки» стимулировали сохранение этой идентичности, открывая «зелёную улицу» для прохода во властные и привилегированные слои представителей «угнетённых народов». Отрицалось, что «кровью» несёт какую-либо «информационную нагрузку» за исключением второстепенных вещей типа темперамента. Как следствие – все условия для этнофаворитизма, организованного занятия наиболее «интересных» социальных ниш, ведь «мы все – советские люди».

2. Р.И.: Сохранение культуры, традиционного уклада и, в ряде случаев, обычного права малых народов без передачи им суверенитета над какими-либо территориями в формате государственных образований.

СССР: Большая часть страны поделена между «автономиями» разного уровня, в которых жёстко реализовывалось право представителей «титульной нации» занимать привилегированное по сравнению с русскими положение во власти, СМИ и т.д. При этом, уклад жизни "простых людей" претерпел значительные трансформации, породившие, в конечном итоге, нынешние волны "нового великого переселения" (см. также п. 5).

3. Р.И.: Включение выходцев из национальной знати в общероссийскую элиту только при условии растворения в ней.

СССР: Коренизация кадров, создание и культивирование собственных «элит», «интеллигенций» и т.д.

4. Р.И.: Социальный рост при условии зримой демонстрация лояльности государству.

СССР: Здесь ситуация посложнее. С одной стороны – Советское государство требовало свидетельств преданности как мало какое другое. Почти каждый гражданин в той или иной форме приносил присягу СССР, многие делали это не однократно — в 7, 9, 14 и 18 лет, вступая в очередные ряды. С другой – лояльность нужно было проявлять даже не к стране, а к режиму и идеологии, и уж не как к не народу, создавшему это огромное государство. От русских, проживавших на территории автономных этнократий, требовалось демонстрировать лояльность не только к СССР в целом, но и к этим режимам, изучая в школах «титульные» языки, подчиняясь «коренным» обкомычам, смиряясь с фактическим неравенством и т.д.

Когда же в 1950-70-х возникла, в особенности среди городских представителей среднеазиатских и некоторых других этносов тенденция к отказу от своей собственной идентичности в пользу русской, власти забили тревогу. То же двоякая ситуация: с одной стороны, идея сохранения целостности этих народов может быть названа правильной. Ведь, для таких «новых русских» привлекательность «русскости» заключалась скорее в том, что можно не слушаться стариков, не заниматься тем трудом, что твои предки, ходить на дискотеки и спать с кем хочетсяю. Т.е. цена этой «ассимиляции» не высока, а потери могли быть значительны, т.к. при сохранении такой тенденции дефицит рабочих ожидал хлопководство, овцеводство, оленеводство и другие, стоящие на вековых традициях, отрасли. Но с другой – лекарство было едва ли не хуже болезни, в национальные республики начали закачиваться из центра дополнительные средства, а националистическая пропаганда, укутанная в вату марксисткой фразеологии, становилась всё откровеннее. Проблемма лояльности народов СССР по отношению к русским Советской властью даже не ставилась.

5. Р.И.: «Эксклюзивная» форма социального устройства русских.

СССР: Максимальная унификация, разрушившая традиционный уклад, как русского, так и других народов, постепенно сделавшая прозрачными для чужаков все барьеры. При этом этническое самосознание "братских народов" (в отличии от русского) не только не размывалось, но на против, наблюдался его, всячески поощряемый, рост.

6. Р.И.: «Моноэтническое» самосознание большинства русских.

СССР: Всё, начиная с советского герба и заканчивая песенником для детского сада, где были даже азербайджанские песни, всё свидетельствовало русскому, что он живёт не в русском, а в многонациональном государстве, впрочем, все кругом «такие же советские люди». В информационном пространстве «культура народов СССР» представлен была очень широко. На правительственных концертах разнообразные «ансамбли народного танца А-я-станской СССР» следовали сразу за номерами из классического репертуара, знак высочайшего признания в той иерархии. Да и в обыденное время, каждый день по советскому ТВ можно было увидеть то лезгинку, то шаманов с бубнами, то услышать протяжный напев зурны

7. Р.И.: Общеимперская система образования, не предполагавшая специального выращивания национальных кадров.

СССР: Огромные средства тратились на кодификацию (если не созданию) и развитие национальных культур. Высшие и средние учебные заведения в национальных образованиях и даже в центре давали приоритетное право на обучение представителям нерусских этносов, поощряя таким образом создание замкнутых национальных элит, землячеств во власти, медиа и т.д.

8. Р.И.: Город, как форпост русского мира.

СССР: Русские города на национальных окраинах, обладающие нередко славной историей, переданы под контроль национальных элит, превращены в столицы союзных и автономных республик, часто переименованы, что бы стереть саму память их основателей.Только несколько примеров:Йошкал-Ола основана как крепость Кокшайск в 1584 г. по указу царя Федора Иоанновича после присоединения марийских земель к Русскому государству. Грозный был основан в 1818 году как крепость Грозная по распоряжению генерала А.П.Ермолова, которая как важнейшее звено Сунженской укрепленной линии закрывала горцам выход с гор на равнину через Ханкальское ущелье. Фрунзе (ныне Бишкек) – город основан в 1864 как русское военное поселение Пишпек. Махачкала – город основан в 1844 г. как Петровское укрепление. Название связано с тем, что согласно преданию, во время Персидского похода здесь в 1722 г. стояло лагерем войско Петра I. С 1857 г. это гор. Петровск-Порт.Список, как говориться, можно продолжать.

9. Р.И.: Казачество, как модус существования русских в условиях тесного соседства с другими народами.

СССР: Трагическую судьбу казачества при Советской власти можно пересказывать долго. Значительная часть территории как национальных автономий в нутрии РФ, так и республик бывшего СССР – это казачьи области, где русские люди жили веками.

10. Р.И.: Ситуация с национальном вопросом (как и со многими другими «вопросами») преимущественно представлялась не результатом произвольной «национальной политики» властей, а следствием естественного порядка вещей. Впрочем, таковой она во многом и была, что являлось и её силой и её слабостью

СССР: Всё происходящие стало восприниматься как следствие тех или иных решений правительства, а следовательно, любой неустраивающий момент представлялся легко изменимым, при наличии рычагов давления на власть. Таковые рычаги появились в конце 80-х, всё это закончилось крахом СССР…

Дальнейшее уже происходило и происходит на наших глазах….

www.pravaya.ru

2784