Севастопольские сестры

Началась Восточная война 1853-1856 гг. Стали приходить с театра военных действий письма с описанием ужасных мучений раненых и больных воинов, страдавших от недостатка ухода и распорядительности, от недобросовестности госпитальных начальников и служителей и поставщиков провианта, от ужасного равнодушия к их страданиям тех, кому вверено попечение о защитниках отечества. Стало известно, что в свою армию выехали французские сестры, что в английские госпитали поехала знаменитая мисс Найтингаль с сестрами. А у нас еще не имели и понятия о сестрах милосердия.

Пребывание на войне женщин казалось тогда не только зазорным и бесполезным, но и опасным в стратегическом отношении: они будто бы будут стеснять армию при переходах и отступлениях и что вообще с прибытием их на театр военных действий ослабнет военная дисциплина. Многое говорилось тогда и о «слабости женского пола», и об «утрате женственности». Само служение женщины у постели больного не имело еще того ореола, каким оно стало заслуженно пользоваться после, и казалось дамам света даже грязным и «шокирующим» их занятием.

Но, на счастье русского воина и вообще русского больного, нашлась тогда умная, энергичная и добродетельная женщина, которая положила начало тому благодетельному учреждению, которое содействовало после возникновению Российского общества Красного Креста. Этой женщиной была Великая княгиня Елена Павловна. Она немедленно организовала общину сестер милосердия — Крестовоздвиженскую, собрала отряды любящих женщин, желавших послужить Христу в лице Его «меньшего брата». Она дала им медицинскую подготовку к этому служению, нашла материальные средства и испросила, с большими препятствиями со стороны военного

начальства, высочайшее разрешение на отправку сестер на театр войны.

В борьбе со странными взглядами общества на зазорность служения больным интеллигентной женщины Великая княгиня ежедневно ездила в больницы и своими руками перевязывала кровоточащие раны.

В декабре 1854 г. первое отделение в числе 34 сестер уже начало работу в симферопольских госпиталях. За ними последовало еще несколько отделений — всего 127 самоотверженных женщин, и среди них множество интеллигентных, представительниц старинных дворянских родов, как-то: Бакунина, Стахович, Будберг, Бибикова, Пржевальская, Карцева, Щедрина, Мещерская, Пожидаева, Романовская и др.

Для таких сестер уже сама поездка к Севастополю была первым тяжелым испытанием их святого намерения. По гололедице, в холод ехать надо было очень медленно или совсем идти пешком, так как тарантасы опрокидывались или увязали так, что двадцать человек едва могли сдвинуть их с места. На остановках приходилось ночевать в грязных, зловонных избах и в таком холоде, что вода замерзала в стакане на столе.

Что представляли собой военные госпитали того времени до приезда сестер, можно видеть из следующего отзыва Пирогова о бахчисарайском госпитале: «Описать, что мы нашли в этом госпитале, нельзя — горькая нужда, славянская беззаботность, медицинское невежество и татарская нечисть соединились вместе в баснословных размерах. Это был уже не госпиталь, а нужное место... Только в Бахчисарае я начал предвидеть, в каком состоянии найду раненых защитников Севастополя, но все-таки, что после нашел, превзошло всю меру моих опасений»¹.

После сражений раненые лежали на нарах или даже на голом полу «не только сплошь один подле другого, но даже отчасти один на другом»². Роскошью были холщевые матрацы, набитые лыком и насквозь пропитанные мочою, гноем и кровью³. В походных же госпиталях больные валялись прямо на земле в низких солдатских палатках, в которых едва можно было сидеть. Нахлынувший дождь мочил здесь раненых «до костей». А багговутский госпиталь расположен был в «кошарах», т. е. овчарнях, без света и воздуха. В лазаретах «тысячи голосов взывали не о помощи, которую подать было невозможно, а о глотке воды, но нелегко было удовлетворить и такую смиренную просьбу: не было средства подойти к зовущему, иначе как наступив прежде на нескольких страдальцев»⁴.

Не хватало врачей, совсем не было многих самых необходимых медикаментов, очень мало госпитальных служителей, а те, которые и были, оставленные без начальственного присмотра, старались ничего не делать. Госпитальное начальство, служители и даже иногда врачи не только не принимали меры к облегчению горькой участи страдающих защитников Севастополя, но, наоборот, на несчастье их строили свое благополучие, извлекая себе доход из всякого пустяка за счет раненых. Некоторых докторов ужасного багговутского госпиталя, в котором все раненые переболели цингой, больные и в глаза не видели. А один носил с собой 10 аршин бинта и, подходя к раненому, говорил: «Я бы тебя перевязал им, да ты не стуишь, ты пропьешь». Так и уехал с этим бинтом⁵. Вообще что творилось в госпиталях Севастополя в начале войны, мы можем понять из такой фразы Пирогова: «В то время, когда вся Россия щипала корпию для Севастополя, корпиею этою перевязывали англичане, а у нас была только солома»⁶.

Вот в таких-то «нужных местах» и при таких условиях — грабежа, беспечности, равнодушия, недоверия к ним и даже прямой ненависти со стороны госпитального начальства — приходилось работать сестрам. И они, по свидетельству военных историков, были в своей деятельности «выше всяких похвал»⁷. Только очевидец, говорит проф. Гюббенет, мог составить себе понятие о самоотвержении и героизме этих женщин⁸.

Они перевернули госпиталь, по выражению Пирогова, «вверх дном»⁹; ввели порядок и чистоту; они заботятся и о пище, и о питье, раздают чай и вино, чего нельзя было поручить служителям, наблюдают за служителями и за смотрителями и даже за врачами¹⁰. Они ободряют страдальцев своим теплым участием и ласковым обращением, утешают, пишут письма их родным, извещают последних и о смерти воинов, заботятся и об их христианском погребении.

Жить сестрам приходится среди больных же и в условиях их жизни, и потому они все решительно переболели и даже не по одному разу; многие и умерли на своем посту от тифа, холеры и других болезней. Эти якобы «слабые духом» работали под градом пуль и разрывающихся смертоносных бомб и своим мужеством удивляли врачей и самих воинов. В дни штурмов сестрам не удавалось отдохнуть как следует по двое и даже по трое суток.

Кроме физических страданий — страшного переутомления, невозможности своевременно есть, пить и отдыхать, сестры должны были вынести и ужасные нравственные муки. Страшные стоны, слезные мольбы, ужасные калечения, кровь и кровь без конца, постоянное умирание молодых жизней... «Видеть это и слышать не день, не три, не неделю, не месяц, а месяцы...»¹¹. Какие тут нужны были нервы, и, конечно, уж не женские! Каково все это было перенести сестрам, можно видеть из письма Бакуниной к своей сестре: «Если бы я рассказала все ужасы, раны и мучения, которые я видела в эту ночь, ты бы не спала несколько ночей»¹².

Осуществление на деле мечты великого Пирогова, чтобы сестры были «нравственным контролем» в госпитальном деле, принесло подвижницам любви много неприятностей, открытого глумления, низких доносов и явного преследования со стороны интендантских поставщиков, служителей и начальства госпиталей. Но они, не обращая внимания ни на что, зорко следили и за служителями госпиталей и даже за врачами. Они просили, молили и требовали до тех пор, пока не устраивали возможно сносно своих несчастных больных. Только их женское сострадательное сердце пожалело этих мучеников за родину, валявшихся в рваной и грязной, по месяцу не мытой одежде, а иногда и без нее... не накормленных, не напоенных, не перевязанных дня по три и более.

Сестры довели до суда возмутительные злоупотребления в херсонском госпитале, и заведующий им, опасаясь заслуженной кары, покончил с собой¹³. Главный доктор московского госпиталя называл сестер «тайной полицией» и очень их побаивался¹⁴. «Если бы не они, — говорит Пирогов, — так больные лакали бы помои, а теперь они кушают сытный суп, приготовленный самими же сестрами»¹⁵. Продовольствие, положенное от казны больным, было, собственно, весьма достаточно, говорит военный историк генерал-лейтенант Богданович, но им давали такую пищу, что они, несмотря на всю свою непритязательность, отказывались от казенного стола и покупали на свои сбережения булки, а у которых денег не было, питались одними сухарями, часто тоже затхлыми или вовсе гнилыми¹⁶.

По высочайшему повелению каждому воину за увечье выдавалось денежное пособие, иногда очень значительное — до 75 рублей. Но деньги у больных, лежащих без сознания, бессовестно похищались или же тратились самими больными на пустяки и водку, а они так нужны были там. И вот сестры, как любящие матери или жены, взяли на себя добровольную хлопотную опеку над слабыми, чему последние были бесконечно благодарны. Только сестрам могли они доверять свои деньги. И хлопот с этими деньгами у сестер было без конца. Скапливая большие суммы солдатских денег — до 2000 рублей и более, а беречь негде: ни комодов, ни сундуков. Приняв, надо записать имя, полк, родину, родных. Еще больше хлопот вести отчетность забора денег: больные просят кто 10, кто 5 копеек, кто 1 рублей; крупные ассигнации менять иногда негде, при перемещениях больных надо возвращать весь вклад и т. д.

Сестры обратили внимание на мучения раненых и больных воинов во время переезда с поля сражения в госпитали и оправившихся уже — из госпиталей на родину. Больных и оправившихся уже, но калек, неспособных к военным действиям, отправляли почти разутыми и раздетыми за сотни верст (иногда до семисот верст) по голой степи в зимние морозы. По нескольку часов ожидали они на холоде размещения по квартирам, ночевали в нетопленых домах, а иногда, из-за нераспорядительности, и в степи, на холоде и дожде, замерзавшем на лету. По нескольку дней не перевязанные, не накормленные до следующего утра и даже не обогретые хотя бы стаканом горячей воды, несчастные погибали в пути тысячами. Многие обмораживались и приезжали на родину с новыми калечениями. Один транспорт больных два дня не получал ничего, даже хлеба¹⁷. Положение страдальцев было «до того ужасно, что конвоировавшие (транспорт) офицеры плакали»¹⁸. Ехать приходилось очень медленно, липкая грязь затягивала колеса и лошади останавливались на каждом шагу, а деньги выдавались на скорый переезд. «Лучше бы я лежал в жестокой горячке, чем быть с этим транспортом», — говорил Бакуниной один конвоир-офицер¹⁹. Сестры начали сопровождать транспорт, перевязывали на остановках раненых, давали лекарства, заботились о пище и ночлеге. Теперь невозможны стали ночевки в степи и многочасовое выжидание размещения на ночлег — все стало заготовляться сестрами ранее. И часто полупьяный унтер, завидев подъезжающих к транспорту сестер, пугливо восклицал: «Никак милосердные! Надо ехать скорее готовить ужин»²⁰.

1 Пирогов Н. И. Севастопольские письма, 1-я поездка.

2 Богданович М. И. Восточная война 1853-1856 гг. Т. 4, гл. 37. -1

3,4 Там же.

5 См.: Бакунина Е. М. Дневник сестры милосердия // Вестник Европы. 1898. № 3-6.

6 Биография Н. И. Пирогова / Изд. Ф. Павленкова.

7 Пирогов Н. И. Указ. соч. Ср.: Богданович М. И. Указ. соч. Т. 3, гл. 26; Гюббенет X. Я. Очерк медицинской и госпитальной части русских войск в Крыму в 1854-1856 гг. СПб., 1870. 10; Соловьев Н. Скорбные листы Крымской кампании. М, 1872; Затлер Ф. X. О госпиталях в военное время. СПб., 1870.

8 См.: Гюббенет X. Я. Указ. соч.

9 См.: Пирогов Н. И. Указ. соч., 18 дек.

10 См.: Там же.

11 Бакунина Е. М. Указ. соч.

12 Там же.

13 См.: Пирогов. Н. И. указ. соч.

14 См.: Бакунина Е. М. Указ. соч.

15 Пирогов Н. И. Указ. соч.

16 См.: Богданович М. И. Указ. соч. Т. 4, гл. 37.

17 См.: Богданович М. И. Указ. соч. Т. 4, гл. 37.

18 Бакунина Е. М. Указ. соч.

19 Там же.